|
Родился в 1962 году. Окончил Московскую ветеринарную академию. Позже заочно учился в семинарии Троице-Сергиевой лавры, но священником не стал. Сейчас его называют фотохудожником и поэтом. И добавляют — он самый необычный из поэтов, потому что пишет стихи, комбинируя фрагменты на 93 языках мира.
Поэтический текст пишется попеременно на различных современных и древних языках. Такой жанр не только иллюстрирует несостоятельность термина "мертвый язык" — последний, будучи вживленным в языки, ныне звучащие, омногомеривает фонетику и полихромию смыслов. Большинство вплетенных в гобелен языков оперируют понятиями, требующими не столько переводов, сколько расшифровок: ведь в европейских мироосязаниях нет даже отдаленных аналогов тех образов, коими говорят изолирующие языки. Поэтому адекватный перевод здесь — занятие несравненно более трудоемкое и виртуозное, чем сочинение оригинала. Жанр не декларирует самоцелью использование максимального количества языков: они формируют получаемую поэзо-ткань сами. По мере ветвления древа лингвогобеленов на место предыдущего языка заступает следующий, контрастный по отношению к своему пред(со-)шественнику, продолжая эволюцию тематических мутаций, но сообщая о них кодом своей фразео-мифологии. Эти изменения следуют за переменою психо-эмоционального статуса (ПЭС) автора. Когда последнему доводится читать лингво-гобелены вслух non-stop'но, перед внутренним взором слушателей (по их же свидетельствам) рождается разнокрасочная вышивка из трудноописуемых оттенков и фактур, — впору говорить о языковой психоделике: она одновременно и инспирирует лингво-гобелен, и порождается им.
Неоднократно приходилось убеждаться в психотерапевтическом воздействии этого жанра: не только при озвучивании языковых ковров, но и при их созерцании пациенты с затяжными депрессиями обнаруживают значительное ослабление негативной симптоматики.
Разумеется, жанр лингвогобелена довольно герметичен, - впрочем, как и поэзия вообще (если это не версификация...). Можно считать его привилегией полиглотов, а то, что далеко не каждый из последних склонен к стихотворчеству, делает языковое ковропрядение особенно уникальным. Тем не менее сочинитель лингвогобеленов не стремится к демонстрированию эпатажных изысков и вызывающей иероглифичности, а лишь пытается овизуалить взаимопревращения культур и эпох. В ментальной призме лингвогобелена отражения языков друг в друге кристаллизуют бесконечные степени свободы прочтения непереводимых языковых палимпсестов или идиoмутов, открывая возможность психологически достроить Вавилонский зиккурат, переполяризовав его символику - общеустоявшуюся, но несправедливую. Поэтому лингво-гобелены могут послужить своего рода противоядием от взаимонепомнимания.
|
